Таксист Михеев и Новый год

Из сборника "Знакомьтесь, Михеев".
* * *
Ничто не тянется так долго, как ожидание праздника.
И не проносится мимолетней, чем сам этот праздник. Так размышлял Михеев, теребя странички набранной ротапринтом книги изречений Конфуция «Лунь Юй».
Книга была настольным михеевским пастырем.
«Где бы денег перехватить? — страдал таксист. — Не запивать же оливье газировкой! Да и водки натощак много не выпьешь».
– Три двоечки? – пропел голосок диспетчера, сдающего смену. – Машина «три-двадцать два»! Михеев, где черти носят?
– На связи, – отозвался Михеев, исполнясь нехорошим предчувствием.
– Разводов болен! Повторяю, Разводов болен. Останься ещё на смену, Михеев!
«Так Новый год же!» – взорвался было Михеев, но промолчал.
.
Когда разгневан, не торопись, учил философ: размышляй о последствиях.
А последствия гнева, это отпуск по графику – то есть, в начале марта. Китайский «примус с сюрпризом» вместо новенького рено. И вообще… Нате, пейте кровь мою, кровососы гнусные, пропел про себя Михеев, даже не подозревая, что цитирует знаменитого барда. Водитель вздохнул, и вся мировая скорбь пронеслась в этом вздохе. Открыл в сотый раз бумажник, но там оставались сущие крохи.
От завтрака.
.
– Красуля, пиши путёвку, – нехотя молвил он в рацию.
– Это уже к Ларисе! А я пошла к своим девочкам, седьмой ча…
.
И рация смолкла. Благородный человек думает о долге, низкий человек заботится о выгоде. Так говорит Конфуций. Ну, кто бы спорил.
.
Оформление и заправка – процедура привычная, двадцать минут разгона. На выезде с бензоколонки в окно такси с позывным 322 плеснула рукавом серебристой шубки растрёпанная блондинка. Без паузы хлопнула дверцей:
– Сержант! Э-э… командир! Подбросьте в кафе…
– Майор, – пробурчал Михеев. – Вон, видите? Две звёздочки на погонах.
– Но вы же в куртке! Какие погоны?!
– Мадам, наши звёзды к плечам прибиты…
.
Девушка глянула по сторонам. Кивнула, соглашаясь с какой-то внутренней мыслью, и снова воззвала:
– Кафе «Бона Капона»!
– Их шесть. Какое из двух?
– Э-э… четвёртое! В смысле, Пушкин. Меня сейчас Генка объявит в розыск!
.
Михеев потускнел: начало оказалось нелёгким.
На Пулковском шоссе сплошной гололёд, улиткой прёшься к вершине Фудзи. А план им вынь да положь. Даром, что сменщик Разводов запил. Неважно, насколько медленно вы идёте, шепнул Михееву невидимый наставник. До тех пор, пока вы не остановитесь. Таксист нажал кнопку вызова:
– Диспетчер, три двоечки: направление – Пушкин! «Бона Капона». Как слышно, Хьюстон? Какие у вас проблемы?
– Не тормози, отваливай. Не то устрою тебе проблемы. Бон вояж, талмудист!
– Сама ты, Лариска… сто раз тебе говорить: конфуцианец, а не талмудист!
.
Рация хихикнула, поперхнулась и молвила деловито: «Китаец-антисемит… шестьсот рублей!»

– Тысяча, – сказал Михеев, отключая рацию. – Тарифы «Ночной» и «Предпраздничный».
– Да едем уже! – возопила блондинка. – Шакал ты бездомный.
– Заплатим, и понеслись.
.
Блондинка полезла в сумку, поковырялась на автомате и сунула под прикуриватель смятую горсть купюр. Ага, сказал про себе Михеев, чуть присмотревшись. Тысчонку уже имеем. И они, как было обещано, понеслись.
.
– Сдурел, в такой гололёд несёшься? Один занос, и ты на небесах! – остановивший такси молоденький лейтенант дорожно-патрульной службы определённо не знал, куда девать толкавшийся в руку новенький полосатый жезл.
– Тебе куда? – спросил Михеев, адресуясь сразу к обоим, к жезлу и лейтенанту.
– Мне? Никуда…
– Чего тогда голосуешь?
Немая сцена.
.
Попрощались, разъехались.
Не портить же праздник по пустякам.
.
Кафе гудело и переливалось огнями. Таксистам тут даже доширак не предложат. Новогодний фейсконтроль, усмехнулся Михеев. Три серых-серых мышки… да нет же! Три грузных дамы, шагая вразнобой, спросили нестройно:
– Метро «Лесная», возьмёте? Нас трое.
– Не пугайте, – сказал Михеев. – Трое, это неплохо. С тремя я как раз справляюсь.
.
Ожила рация – с неприятным, тягучим писком:
– Три двоечки, срочный заказ: двойной тариф, Пулково-Аэропорт!
– Слушаю и повинуюсь, моя госпожа. Одна педаль здесь, другая там.
.
Парочка, усевшаяся в аэропорту, определённо была столичной.
От них тошнило с первого взгляда. Как новичка в небывалом шторме.
Юный хлыщ в белой дубленке до пят, небрежно кивнув, помахал рукой так и не докурившей кукольного типа брюнетке с чёлкой до выщипанных бровей.
Качнув сучковатыми бёдрами, брюнетка огляделась и сильным щелчком отправила окурок под проезжавший мимо автобус “Метро Московская-Аэропорт”.
Помада у тётеньки — разряда «вырви-глаз», отметил Михеев. Не иначе, для острастки, чтобы проезжающие не сильно заглядывались. Шесть чемоданов… затейливо прутся. Ограбили, что ль, кого? Торопясь к выезду на шоссе, Михеев вывел к развилке свой серебристый рено и, как положено, повернул направо, чтобы метров через семьсот развернуться и тронуться в Город, к заснеженному Тихорецкому проспекту.
.
– Ма-аксик, а Ма-аксик… водила, походу, пьян. Глянь, берега попутал! – манерно пропела брюнетка.
.
Михеев поёжился. Передёрнул плечиком в кожаной куртке, но смолчал.
.
– Любезный, дорогу-то не забыли? Нам надо к «Политехнической»! – снизошёл до объяснений прыщавый хлыщ.
– Ма-аксик, какие страшные вёдра! Грязь ужасная! На кой мы припёрлись? И почему мы едем из города, а не в город?!
.
Какой, интересно, кнут попал под хвост погонщику наемного экипажа?!
.
– Спокойно, это налёт! – объявил вконец разъяренный Михеев. – Иначе говоря, похищение. Отвезу на хазу, потребую выкуп.
– Мы хотим к ма-аме, – заскулила брюнетка. – Мы не хотим похищение!
– Лю… уважаемый! Това-варищ, – запрыгал на сиденье прыщавый. – Ну, Новый год же!
.
Михеев молчал, но надо было что-то решать. Разворот в сторону Города приближался. Версию пришлось закольцовывать:
– Скучные вы. Не хочется похищать! С ума сойдёшь, за любые деньги.
.
До самого дома рты парочка больше не раскрывала. И выдала на чай полную кассу.
.
Время приближалось к одиннадцати.
Как старый год ни проводишь, так в новый без праздника и останешься, подумал Михеев. И откровенно зевнул. К метро «Политехническая» оживлённо сбегались встречающие. И все встречали одно и то же.
– Свободны? – пискнул девичий голос.
– Почти. Развод не успел оформить.
.
Хрипловатый басок вмешался:
– Не юморите, уважаемый! Вы на работе!
– Если что, по рации жалуйтесь…
– А можно? Куда?
– В Лигу сексуальных реформ.
– Ой, всё! – вмешался писклявый голос. – Нам надо маму забрать из гостей.
– А я-то причём?
– Вот это м-мы сейчас и узнаем, – тягучее контральто, оборвав диалог, втянулось в салон вместе с запущенными ароматами крымского виноградника, явив михеевскому взору вальяжную, но очень пьяную даму. Следом запрыгнула молодая, крайне суетливая парочка.
.
– Полюстровский, восемнадцать! И м-можно без хлеба, – сказала дама.
.
Михеев фыркнул.
.
– Мама! Ты можешь пять минут помолчать?! Водитель, Ланское шоссе, четыре.
.
Михеев обернулся к пареньку:
.
– А вам куда? Рубинштейна, восемь?
.
– Почему Р-Рубинштейна? – вскинулась дама. – Не надо мне Рубин… штейна. Я никого там не знаю! Водитель, ответьте! Где ваша л-лысина?
.
– Где моё… что? – растерялся Михеев.
.
– У зрелого мужчины должны быть кадык, брюшко и л-лысина! А тут… кучерявый стог сена! И ранняя седина…
.
– Льняные кудри, мадам, – меланхолично сказал Михеев. – Последние сбережения. Ланское, четыре? Пришпорим, иначе разливать придётся в машине.
.
И вновь плетутся седоки в перекличке застольных рулад, мерцающих гирлянд, дрожащих ёлок и фейерверков, по гололёду и сумраку. Простившись с пассажирами, Михеев поздравил по рации диспетчерскую и вышел на тротуар.
Небо было беззвёздным и сумрачным, как финансист с кучей мелочи. Луна подрагивала полным округлым задом с лёгким намёком на целлюлит. Округа то и дело взлетала на воздух в череде салютов. Было грустно. Грянув из окон, общий вопль, казалось, спугнул волшебство морозного, вечно юного праздника, и оно взлетело над тротуарами, засыпанными пестрым конфетти…
.
Что замер, таксист? Веселей!