К вопросу о текстах

Щербина 35. ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ДИАГНОЗ

Раньше мы уже вдоволь поговорили об образцовых графоманах, о графоманах поневоле и даже о графоманах-волшебниках. Пришли к выводу, что графомания – это неизбежная болезнь, которой, подобно ветрянке, лучше переболеть в детстве. “Окончательный диагноз” завершает эту благодатную тему.

Конечно, никто не собирается отнимать у автора неоспоримую отмазку — «Я так чувствую». И всё же представим, что мы сидим в зале. На сцену выходит оперный певец и начинает лажать мимо всех семи нот, не считая чёрных клавишей. Представим, что через час, наше вежливое терпение переходит в не столь вежливый свист. Певец презрительно смолкает, бросает «Я так чувствую» и топает искать себе другой зал… и другую публику. По ходу, конечно, добавив, что мы попса и ничего не понимаем в опере. Ну, и про Стаса Михайлова, разумеется, что-нибудь.

Но сегодня, покидая такой удивительный и разнообразный мир графомании, давайте попробуем поставить себе и другим что-то вроде диагноза. Ну, может, и не окончательного, но, на сколько возможно, точного. Для этого предлагаю совместными усилиями выявить характерные симптомы. И при наличии двух и более симптомов у одного автора – задуматься о лечении. Начнём с очевидного.

Недержание.
Наш пациент выплёскивает всё, что пришло в голову. Без какой-либо фильтрации и внутреннего ценза. В его мире нет главного или второстепенного: важно всё. Страшно представить, что какая-та фраза или замысел останутся неизвестными миру. Отсюда, как правило, обильная писучесть и тонны непереваренного текста.

Глухота.
К слову, к рифме, к языку. Смысловые и фразеологические ляпы. Тут и “Снег пошёл по большому”, и “Её глаза с нежностью смотрели друг на друга”. Рифмы “пою-люблю”, “мне-судьбе”, “ночь-вновь”. Об этом мы говорили в главках про рифмы и семантический слух.

Прострация.
В мире, созданном воображением графомана, не бывает конкретных людей, улиц, предметов. Все вещи и понятия лишены примет и строго законспирированы. Любое качественное прилагательное уступает место указательным местоимениям: “той”, “этой”, “такой” “тот самый”. Эта вселенная легко обходится без времени и пространства – всю конкретику с успехом заменяют спасительные “тогда”, “туда”, “оттуда”… Та же беда с чувствами. Слова “тоска”, “одиночество” и, разумеется, “любовь” – самодостаточны до Абсолюта. Перо графомана столь размашисто, что не снисходит до оттенков и нюансов переживаний. Опять же — симптом. Подобная «конспирация» не будет рассекречена даже под пытками.

Клептомания.
Помноженная на вандализм. Если уж (а точнее – когда) воруется образ (или идея, или мысль), то непременно видоизменяется, – и не в лучшую сторону. С понижением качества. Так, вырванный из контекста афоризм хронически превращается в азбучную истину, а слизанная где-то метафора – в штамп.

Дидактика.
Побочный эффект всего перечисленного. Страсть к лозунгам и пафосным назиданиям. У пациента на листе много “Родины”, “Великой Победы”, “Человечества” и “Доброты”. И ещё СЧАСТЬЯ. Прописные буквы призваны разбудить обывателя, вернуть словам и чувствам их исконную, забытую СИЛУ и ГЛУБИНУ.

Ляписизм.
Частный случай клептомании и глухоты. Насильственное приживление к бедному в целом словарю какого-нибудь неординарного слова. Как правило, употреблённого не к месту и торчащего в тексте как небоскрёб в пустыне. Предмет особой гордости пациента. При чтении вслух – произносится с особым нажимом и осознанием своей находчивости… По поводу термина “ляписизм”:
– Вы писали этот очерк в “Капитанском мостике”?
– Я писал.
– Поздравляю вас! “Волны перекатывались через мол и падали вниз стремительным домкратом”. Мостик теперь долго вас не забудет, Ляпис!
(Ильф и Петров “Двенадцать стульев”)

Полная прострация.
Блуждание в потёмках с некстати барахлящим фонарём. Случайность формы и содержания, отсутствие структуры. Стихийность (не от слова «стихи»), неосознанность и, попросту говоря, бардак. Любое взятое наугад произведение пациента универсально, как железный конструктор из 80-х. Легко убрать, заменить, поменять местами любые строки или целые строфы. На результате это никак не скажется.

Мания преследования.
Крайняя степень обидчивости. Невосприимчивость к критике. Вынужденно-показное изгойство. Это понятно: все вокруг враги, завистники и попса – та самая, “ничего не понимающая в опере”. Исключение – несколько преданных поклонников и друзей, что ещё способны разглядеть Настоящее (с большой буквы, естественно). Эти друзья, скорее всего, тоже пишут. И тоже — Настоящее.

Граммофобия.
Не знал, как назвать воинствующую безграмотность, — придумал так. Подразумевается клинический страх перед орфографией и пунктуацией. Частный случай неуверенности, апеллирующий к схожим образцам мировой литературы. В отличие от образцов – возникает не от художественного замысла и выразительности, а от накрутки значимости. И от школьных прогулов. Легко угадывается по стилистике и общему уровню текста, который не спасти даже отсутствием точек и запятых.

Ну вот, навскидку так. Наверняка, вам есть что добавить или убрать – из личных наблюдений.